Catstail's Journal

Всё, программа гастролей закончилась. Все концерты и спектакли сыграны, лекции прочитаны. Кругосветка замкнута.
Теперь хочется процитировать одну девочку, которая долго тянула руку на середине последней Мани и, наконец, задала важный вопрос:
- А когда всё это закончится?

И последняя история с "Синего Троллейбуса", совсем короткая. Рассказали Оксана Злотникова и Андрей Розен.
Начало 2000-х. У Оксаны с Андреем гостит Вадим Егоров. Это для них обычное дело, они постоянно хостят каких-нибудь великих бардов и развозят их по концертам. И вот пора ехать на какой-то концерт в Нью-Джерси, они садятся в машину и выезжают.
Пока они едут, в небе сгущаются тучи и начинается дождик. И чем ближе они к месту назначения, тем он сильнее. Наконец, они приезжают, паркуются - и нужно выйти из машины и дойти до места концерта. А снаружи уже даже не дождь, а какой-то потоп. Вообще ничего не видно, всё грохочет.
Егоров тоскливо смотрит за окошко, опускает стекло на несколько миллиметров - и тут же его закрывает, потому что промокает всей правой половиной.
И мрачно изрекает:
- И какой мудак это написал - "Я вас люблю, мои дожди"...


www.freeimages.com

Так сейчас называется инициативная творческая группа, которая входит в организацию слёта "Синий Троллейбус". На ней обеспечение работы сцены "Пегас/Зелёный поезд" и весь её музыкальный контент. А ещё так называется квартет Западного Игоря Белого, с которым он выступает по всей Америке и ездит на гастроли в Европу.
Но как появилось само это название - "Люди Севера"?
Дело было давно, на одном из самых первых "Синих Троллейбусов", когда это был совсем маленький слёт, в тени великого Кспуса Всея Восточного Побережья. Место, где проводился Кспус и "Синий Троллейбус", находится на холмах Катскилз, эту область населяет много выходцев из Скандинавии, так исторически сложилось. И весь слётовский кэмпграунд принадлежал тогда тоже каким-то скандинавам.
И вот едет машина на слёт, из северных бостонских краёв, в машине сидят будущие основатели - Игорь Белый, Аркадий Зильберберг, Женя Виткина и Сёма Хавкин. Подъезжает ко въезду на кэмпграунд и останавливается перед шлагбаумом. А у шлагбаума стоит кто-то из местной администрации - очень рослая и широкоплечая женщина весьма скандинавской наружности. Вот только боевой топор ей в руки и шлем с рогами - и будет вылитая валькирия.
И валькирия смотрит тяжёлым взглядом сверху вниз на машину и флегматично вопрошает: "Кто такие? Какая группа?"
По тогдашним правилам просто гостей не пускали, надо было представлять какую-то группу. А наши путешественники как-то об этом заранее не подумали. И смотрят, открыв рот на эту брунгильду.
Валькирия мрачнеет. "Вы откуда такие вообще?" - спрашивает.
Игорь Белый спохватывается и сбивчиво объясняет: "Мы вот, тут с севера приехали... Мы люди севера..."
Валькирия наклоняется и заглядывает в машину. А там - все будущие основатели: Белый, Зильберберг, Виткина, Хавкин...
"Вижу, что не с Запада, - цедит валькирия. - Хер с вами, проезжайте!"
Через минуту молчания Игорь Белый сообщает в пространство: "Я, кажется, придумал для нас название".
Так и появилась эта легендарная инициативная творческая группа.

Update: Игорь Белый меня поправляет - на самом деле название появилось раньше, и даже уже было пропечатано в билете, который изучала валькирия. Но байки, они такие - летят впереди паровоза.


Фото Нади Курячей


Фото Нади Курячей

На слёте "Синий Троллейбус" мы жили, как важные персоны - в отдельном деревянном домике. Таких домиков на территории было не много, в них селили дорогих приглашённых гостей, по шестеро на домик. Там было тесно, но зато там было электричество, туалет и вода. И двухэтажные кровати. И я жил в одном домике с Ириной Романной Ланцберг.
В один из дней к нам пришёл Ллео Каганов и попросился в душ. Душ там был крайне норовистый, из него можно было добыть или ледяную воду, или кипяток, среднего там не давали. "Да я справлюсь, - уверил нас Ллео. - Между струек просочусь, нормально". Ему показали систему управления (я её тоже не сразу смог понять) и запустили. Все жители домика обычно тусовались снаружи на веранде, там был удобный стол, пепельницы и много еды - вот и тогда все там расселись.
Тут приходят Ланцберги - Романна и Боря, а с ними какая-то деловая женщина. Оказывается, это журналистка, которая собралась брать у них интервью. На слёте шумно - ну и Романна предложила записывать разговоры в домике, где тихо. Окей, не вопрос, всё равно все на веранде сидят. И они располагаются внутри, проверяют уровень записи, что-то обсуждают. Ллео при этом в душе, вода шумит, он там булькает и между струек просачивается. Не слышит ничего.
Включается диктофон, журналистка начинает спрашивать, Берги старательно отвечают. Я краем уха слушаю, и у меня потихоньку глаза лезут на лоб. Уж такие вопросы удивительные задаёт им журналистка. Например, "Собираетесь ли вы поднимать упавшее знамя авторской песни?" Ну что на такое можно ответить вообще?
Вопросы становятся всё изощрённее. Наконец, звучит совершенно невообразимая формулировка: "Ирина, а когда вы стали петь песни Ланцберга, после смерти вашего мужа?"
Повисает нелепая пауза.
И в этот момент из душа раздаётся громкий голос Ллео:
- У меня только один вопрос! А что здесь надо повернуть, чтобы это всё закончилось?
Точнее нельзя было разрешить эту ситуацию.
Ланцберги и я ржём в голос, журналистка смущённо тыкает в кнопки диктофона, Боря просит её оставить это на записи и не стирать.
Ллео ошарашенно высовывается из душа, диким взором оглядывает присутствующих. К нему бегут спасать и объяснять, куда что поворачивать.
- Давайте сменим тему, - предлагает Романна.
Но, по-моему, интервью уже дальше не пошло.

Вечером Ллео предложил мне быстро написать музыку для его остросоциального рэпа - а то ему через час уже на сцену выходить. Я набросал аккорды, мы пару раз порепетировали - и спели это дело на сцене "Blue Troll". За гитару спасибо Славе Рутману.


Фото Юлии Аблаевой


Фото Андрея Розена

( ночной отжиг )

Одна барышня рассказала мне на слёте "Синий Троллейбус" удивительную историю - как я её однажды спас. Я сам этого абсолютно не помню, это было в сильно прошлых жизнях.
С барышней этой мы виделись один раз, в 1992 году в Питере. Тогда мы приезжали вместе с Анькой Грибовой из Израиля в гости на побывку. Прямых рейсов до Москвы не было, и нужно было лететь обходными путями, вот, например, через Питер. А в Питере как раз жила эта барышня Юля, Анькина подруга. Мы у неё остановились на пару дней, а дальше я уже один в Москву отправился.

Дело происходило в середине 90-х. Февраль, собачий холод. Барышня Юля собралась репатриироваться. А визы выдавались только в Москве, в израильском консульстве. И вот она отправилась в Москву, нашла там это консульство в самом центре, выстояла длиннющую очередь на морозе и... двери закрылись. Наступила ночь.
Никого в Москве у Юли не было, города она не знала, и деваться тоже было абсолютно некуда. Не ночевать же на ледяных ступенях консульства. Единственный телефон, который случайно нашёлся в записной книжке, оказался мой городской. А за подкладкой куртки нашёлся телефонный жетончик. Юля нашла недалеко таксофон и позвонила Игорю Белому.
Дальше история продолжается с её слов, я, как и говорил, этого всего не помню.
Игорь Белый берёт трубку, выслушивает несчастную барышню и веско говорит следующее:
- Выходишь из таксофона, поворачиваешь налево и идёшь примерно полтора квартала по прямой. И там видишь деревянную избу...
Барышня Юля переспрашивает. Отчего-то ей не кажется, что в центре Москвы можно увидеть избу. Но Игорь Белый продолжает:
- Да, деревянную избу. Стучишься туда. Тебе там дают чай, еду и хорошую поэзию.
Барышня Юля кладёт трубку и понимает, что в этой Москве до сих пор в моде телефонные розыгрыши. Но, стуча зубами, идёт в указанном направлении, сквозь метель, от фонаря до фонаря. Проходит полтора квартала - и видит перед собой деревянную избу. В центре Москвы. И в окошках у этой избы горит свет.
Юля стучится в дверь. Дверь открывается, и на пороге оказывается дородный дядька с книгой в руке. "Заходите, заходите. Чайник вскипел только что. Вот у нас есть батон и плавленый сырок. Вы какую поэзию предпочитаете в это время суток?"
У барышни Юли отваливается челюсть. Дядька понимающе кивает: "Ага, я понимаю. Ну вот возьмите пока Ольгу Седакову..."
И Юля просидела в этой избе с чаем и книгами до самого утра, потом попрощалась, дошла до консульства, получила нужную визу и уехала.

Как потом выяснилось, дядьку этого звали Марк Фрейдкин. А изба - это был его литературный салон "19 октября", что на Полянке. Юля с тех пор подружилась с Фрейдкиным, они много переписывались, и она помогла ему собрать краудфандингом средства на издание его трёхтомника.

Наблюдал диво дивное с самолёта - отражённый паргелий.
Паргелий сам по себе - не самая частая штука, но его видят только на закате или восходе, когда солнце светит в горизонтальной плоскости. Его ещё называют "ушастое солнце" или, как в Америке, "sun dog" - "солнечная собака". Это солнечное гало шириной на 22 градуса, с двумя ложными солнцами по бокам. Как правило, наблюдают его в холодное время года.
Считается, что такой эффект возникает, когда солнце светит сквозь взвесь крошечных ледяных кристалликов, имеющих форму шестиугольной плитки. И обычно они расположены горизонтально.


Обычный паргелий с земли.
https://en.wikipedia.org/wiki/Sun_dog

Что наблюдается с высоты. Между двух разновысотных обычных облачных слоёв - некий тонкий туманный слой с высоким альбедо. Он сильно меньше по площади, я видел, как он быстро кончился. Верхний облачный слой - разреженный и рваный. Солнце, которое отражается в тонком серединном слое, создаёт классический паргелий.
Видимо, этот тонкий слой действительно состоит из шестиугольных кристалликов, и вполне возможно, что они таки расположены горизонтально (с учётом ветра - 60-70 км/ч на этой высоте). Ну и альбедо такое тоже предполагает горизонтальность. Это означает, что угол расположения кристалликов для наблюдателя неважен, а также, что паргелий можно видеть и сквозь их взвесь, и как отражение от их слоя.

Почему "собака" - никто не знает точно, но предполагается, что от какого-то древнего скандинавского dag - роса, туман.


Отражённый паргелий с самолёта.