(no subject)
Oct. 15th, 2006 07:20 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
catstailЧто-то я давно не клеветала на советскую действительность...
Из сборника «ТАКАЯ ДОЛГАЯ КОРОТКАЯ ЖИЗНЬ...»
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ СЫНА
В роддом Таню привезли муж и бабушка. Мать, как всегда, была в командировке, а отцу Таня решила ничего заранее не сообщать. Привезли не на «скорой», а на такси, потому что «скорая» везет по разнарядке туда, где есть места, а Таня заранее выяснила, что в новом недавно построенном комплексе пока еще не было случаев заражения стафилококком, и решила, что рожать будет только там.
Приемный покой был общим для клиники и роддома. Муж и бабушка остались снаружи, а Таня, похожая в маминой цигейковой шубе на неуклюжего медвежонка, протиснулась в открытую половинку двустворчатой двери и огляделась. Напротив двери сидел за письменным столом молодой врач и оформлял документы поступивших. На расставленных вдоль стен разнокалиберных стульях сидели женщины с напряженными лицами и ждали своей очереди. Таня тихонько спросила, кто последний, и осторожно пристроилась на свободном стуле.
Врач отпустил очередную женщину, поднял глаза от конторской книги, внимательно посмотрел на Таню и громко спросил: «Девушка, Вы по какому делу пришли?»
- Рожать. – Слабо пискнула Таня.
- Подойдите ко мне. Документы с собой?
- Да я только пришла, я последняя в очереди.
- А я Вам говорю, подойдите сюда.
- Эти женщины раньше меня пришли, - не сдавалась Таня.
- Девушка, эти женщины не рожать пришли, они могут подождать.
- Да я вообще-то тоже немножко могу.
Женщины начали смеяться, одна постарше встала, взяла Таню за руку и подвела к столу.
После записи врач позвал санитарку отвести Таню в отделение. Пришла маленькая сгорбленная старушка, похожая на добрую Бабу Ягу, отвела Таню в душ и велела переодеться в больгичное, а свои вещи отдать родным.
- И кольцо тоже сними и отдай!
- А кольцо-то зачем?
- Не положено. Мало ли, наркоз там или что... Чтобы потом разговору не было.
Таня почему-то испугалась. На память пришли рассказы о других местах, где надо было снимать одежду и украшения. Пальцы отекли, и кольцо не снималось, как ни дергали за палец сама Таня и Баба Яга. Санитарка унесла Танину одежду и позвала на помощь сначала врача, а потом в порядке исключения и мужа. Он для видимости подергал кольцо, и был быстро выставлен из приемной.
Уже потом, дома муж рассказал Тане, что когда санитарка вынесла ему все танины вещи, он вдруг испугался, что больше никогда ее не увидит. Почему-то немного утешило то, что колечко все-таки осталось у Тани на руке.
От раздумий Таню отвлекла «Баба Яга»:
- Девонька, а ты замужем?
- Ну да, вот же муж приходил кольцо снимать.
- Сколько же тебе лет?
- Двадцать два, а что?
- Я думала, лет шестнадцать.
К этому Таня давно привыкла. Как она ни старалась делать взрослую прическу и одеваться в строгом стиле, ничего не помогало, даже в кино приходилось ходить с паспортом. Яркая косметика делала ее лицо вульгарным, а «дамская» прическа и туфли на каблуках – похожей на подростка в маминой одежде. Все портили порывистые движения и выражение лица, которое друзья называли «щенок в радостном изумлении – впервые в жизни увидел пчелу», а недоброжелатели – «счастливая идиотка».
Пришла пожилая женщина-врач, задала вопросы, осмотрела Таню и прислала медсестру проверить группу крови. Медсестра проворчала себе под нос: «Опять первая, а у нас ее, как всегда нет». С этого момента Таня беспокоилась только о том, не понадобилось бы переливание крови ребенку – у нее был отрицательный резус-фактор.
Подготовленная классической литературой и рассказами старших женщин к долгому процессу и страшной болт, Таня решила, что будет терпеть до последней возможности. И терпела всю ночь, пока ее соседка по палате, рожавшая третьего ребенка, матом не позвала акушерку. Та, вытирая рукой рот и не попадая в рукава халата, закричала «Подожди, подожди, я руки помою!» На что Таня не удержалась: «Что это Вам, кран водопроводный – закрыла и жди?!» «Ишь ты, еще насмехается!» - удивилась акушерка, подкатывая каталку.
Таню перевезли в пустой родильный зал, казавшийся еще больше и холоднее из-за темноты за незавешенными окнами. Акушерка суетилась в ногах, а две девчушки-практикантки стояли у таниного изголовья с испуганными лицами. Одна что-то беззвучно шептала побелевшими губами и гладила Таню по руке. Таня сосредоточенно, как на контрольной, старалась вслушиваться в команды акушерки и точно их выполнять.
Все закончилось раньше, чем Таня ожидала. Ей показали розовый комочек с бессильно болтавшимися ножками: «Видишь, кто у тебя?» - «Мальчик. А мне мказали, девочка будет.»
- «Ну, за девочкой в другой раз приходи.» – Хохотнула акушерка – «А вообще – молодец: не орала, не истерила, не мешала работать. Учитесь, девки. » Это уже практиканткам.
- «Ну да, я только и заботилась, чтобы тебе не мешать» - подумала Таня.
Приподнявшись на локтях, Таня пыталась рассмотреть и запомнить сына, над которым кудахтали практикантки: «Ой, какой смешной – только родился и сразу заснул. Эй, парень, не спи – ты же еще ничего на этом свете не видел!»
Малыша вымыли, завернули, на ручку и ножку привязыли бирочки из клеенки с именем матери, датой рождения и каким-то четырехзначным номером, что опять непрятно царапнуло Таню, и куда-то унесли.
Таня лежала одна в пустом зале на холодной кушетке, укрытая одной короткой простыней, и волновалась. Давним кошмаром, преследующим ее во снах, был страх, что ребенка перепутали или подменили, а потом она находит его через много лет то в детском доме, то в семье алкоголиков, а она уже полюбила чужого малыша, которого растила все эти годы...Она просыпалась в слезах почти каждую ночь, и муж серьезно утешал ее, что тогда они возьмут обоих и будут их растить.
Таня чувствовала себя космически одинокой, заброшенной и забытой, и даже начала дрожать то ли от озноба, то ли от окружавшей ее пустоты. Но звать ей никого не хотелось, на ее зов могли придти только чужие равнодушные люди. Она старалась собраться с мыслями и начать привыкать к своему новому состоянию матери.
В зал заглянула одна из практиканток: «Ой, ты еще здесь? Там палату убирают!» Она сбегала за одеялом, укрыла Таню и вывезда в коридор, где было теплее, Мимо деловито сновали люди, не обращая на Таню никакого внимания, и она почувствовала себя еще более одинокой. Наконец, ее отвезли в 12-местную палату. Таня была ее первой жительницей, и нянечка посоветовала ей занять кровать подальше от окна. К вечеру палата заполнилась женщинами, среди которых Таня оказалась самой молодой и подвижной. Женщины знакомились, рассказывали о семьях и делились впечатлениями о родах. Таня старалась и никак не могла сосредоточиться на своих новых мыслях и ощущениях.
К вечеру же выяснилось, что в роддоме сломался автоклав, и возникла напряженка с бельем. Из дому же, кроме некоторых продуктов, передавать ничего не разрешалось. Ситуация стала критической. В коридоре Таня обнаружила огромный старорежимный шкаф, из которого нянечки доставали чистое белье. Этот монстр диссонансом звучал в современном интерьере стиля «стекло-бетон», но его размеры внушали надежды на богатое содержимое. Шкав был заперт на висячий замок, но в верхней его части, наверно, взамен разбитых стекол, были вставлены фанерки, закрепленные мелкими гвоздиками. Ночью Таня как единственная ходячая в палате пошла на добычу. «На шухере» в дверях палаты поставили «условно ходячую» соседку. Ходить она не могла, но могла стоять, придерживаясь за косяк, и крикнуть, если кто-то из персонала появится в коридоре.
Таня отогнула гвоздики, вынула фанерку и просунула в шкаф руки и голову. До простыней не дотянуться. Пришлось залезть поглубже и повиснуть, не доставая ногами до пола. В темноте шкафа Таня хватала, что попадало под руки и запихивала за пазуху безразмерного халата. Вдруг она почувствовала, что кто-то крепко взял ее за талию и тянет из шкафа. Растопырив локти, Таня пыталась удержаться, но была выдернута из шкафа, как морковка из грядки, и поставлена на ноги. Обернувшись, Таня увидела высокого седого мужчину в очках и халате, который разглядывал ее, наклонив набок голову. В своем растерзанном больничном харате с охапкой простыней, торчащих из-за пазухи, Таня почувствовала себя мошкой под микроскопом.
- И что же Вы здесь делаете? – спросил врач.
- А Вы сами не видите, ворую!
- Но зачем?
- Потому что холодно и противно лежать на мокрой клеенке.
- Из какой палаты? – резко бросил врач и быстро пошел к открытой двери палаты, из которой выглядывала не оправдавшая доверия соседка.
Откинув одеяла с двух ближайших кроватей, врач молча посмотрел, повернулся и вышел.
Поделив простыни, женщины долго обсуждали происшествие и спорили по поводу наказания. Сошлись на том, что скорее всего Таню завтра же выпишут из роддома и напишут «телегу» на работу о ее недостойном поведении. «Мне же лучше!» - легкомысленно заявила Таня –«по крайней мере, чистого белья дома будет сколько угодно». Но вечером она долго не могла уснуть.
Назавтра в палату явилась целая делегация из врачей, медсестер и кастелянши. Больше всего их интересовало, кто успел нажаловаться главному врачу. У главного врача комплекса, в который входил и роддом, была привычка поздним вечером обходить свое хозяйство, а за упущения он разносил персонал в стиле, к которому привык, будучи фронтовым хирургом. Еще он славился тем, что никому не устраивал повторного разноса, а просто увольнял. Через пару дней он приходил во главе группы врачей и заговорщически подмигнул Тане: «Как дела, партизанка?»
После обхода привезли малышей на первое кормление. Таня, все еще мучимая страхом подмены, внимательно осмотрела малыша и проверила бирку, вытащив его ручку из конверта. Все было правильно. Это был ее собственный ребенок. Таня с изумлением рассматривала сына. Его кожа уже утратила красноватый оттенок, была нежно-розовой и полупрозрачной, под ней просвечивали тоненькие синие жилки. Голубоватые припухшие веки были опущены, и неожиданно длинные ресницы веером лежали на щечках.Длинные светлые волосы слегка завивались на кончиках. Крошечный нос посапывал, пока малыш, не просыпаясь, старательно сосал. В такт движениям кукольного рта маленькая ручка сжимала танин палец так, что белели ноготки.
Весеннее солнце заливало палату. И Таню вдруг охватил безудержный восторг, всепоглощающее счастье: «Мой сын, мой собственный, самый родной, близкий человек! Теперь навсегда, на всю жизнь мне есть, кого любить!». Слезы невольно брызнули у Тани из глаз. И как бы почувствовав ее призыв, малыш медленно поднял ресницы и посмотрел на мать. Другой мир смотрел на Таню неправдоподобно синими глазами.
«Мамочки, заканчивайте кормление!» - раздался фальшиво-веселый голос медсестры. Сына забрали и увезли в детскую комнату.
Каждый вечер, когда беготня по коридору прекращалась, Таня часами простаивала под закрытой дверью детской комнаты, стараясь различить голос сына среди хора детских голосов. Пробегавшие дежурные прогоняли ее, но она возвращалась снова и снова.
На четвертый день она не выдержала и выпросилась домой «под расписку».
Из сборника «ТАКАЯ ДОЛГАЯ КОРОТКАЯ ЖИЗНЬ...»
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ СЫНА
В роддом Таню привезли муж и бабушка. Мать, как всегда, была в командировке, а отцу Таня решила ничего заранее не сообщать. Привезли не на «скорой», а на такси, потому что «скорая» везет по разнарядке туда, где есть места, а Таня заранее выяснила, что в новом недавно построенном комплексе пока еще не было случаев заражения стафилококком, и решила, что рожать будет только там.
Приемный покой был общим для клиники и роддома. Муж и бабушка остались снаружи, а Таня, похожая в маминой цигейковой шубе на неуклюжего медвежонка, протиснулась в открытую половинку двустворчатой двери и огляделась. Напротив двери сидел за письменным столом молодой врач и оформлял документы поступивших. На расставленных вдоль стен разнокалиберных стульях сидели женщины с напряженными лицами и ждали своей очереди. Таня тихонько спросила, кто последний, и осторожно пристроилась на свободном стуле.
Врач отпустил очередную женщину, поднял глаза от конторской книги, внимательно посмотрел на Таню и громко спросил: «Девушка, Вы по какому делу пришли?»
- Рожать. – Слабо пискнула Таня.
- Подойдите ко мне. Документы с собой?
- Да я только пришла, я последняя в очереди.
- А я Вам говорю, подойдите сюда.
- Эти женщины раньше меня пришли, - не сдавалась Таня.
- Девушка, эти женщины не рожать пришли, они могут подождать.
- Да я вообще-то тоже немножко могу.
Женщины начали смеяться, одна постарше встала, взяла Таню за руку и подвела к столу.
После записи врач позвал санитарку отвести Таню в отделение. Пришла маленькая сгорбленная старушка, похожая на добрую Бабу Ягу, отвела Таню в душ и велела переодеться в больгичное, а свои вещи отдать родным.
- И кольцо тоже сними и отдай!
- А кольцо-то зачем?
- Не положено. Мало ли, наркоз там или что... Чтобы потом разговору не было.
Таня почему-то испугалась. На память пришли рассказы о других местах, где надо было снимать одежду и украшения. Пальцы отекли, и кольцо не снималось, как ни дергали за палец сама Таня и Баба Яга. Санитарка унесла Танину одежду и позвала на помощь сначала врача, а потом в порядке исключения и мужа. Он для видимости подергал кольцо, и был быстро выставлен из приемной.
Уже потом, дома муж рассказал Тане, что когда санитарка вынесла ему все танины вещи, он вдруг испугался, что больше никогда ее не увидит. Почему-то немного утешило то, что колечко все-таки осталось у Тани на руке.
От раздумий Таню отвлекла «Баба Яга»:
- Девонька, а ты замужем?
- Ну да, вот же муж приходил кольцо снимать.
- Сколько же тебе лет?
- Двадцать два, а что?
- Я думала, лет шестнадцать.
К этому Таня давно привыкла. Как она ни старалась делать взрослую прическу и одеваться в строгом стиле, ничего не помогало, даже в кино приходилось ходить с паспортом. Яркая косметика делала ее лицо вульгарным, а «дамская» прическа и туфли на каблуках – похожей на подростка в маминой одежде. Все портили порывистые движения и выражение лица, которое друзья называли «щенок в радостном изумлении – впервые в жизни увидел пчелу», а недоброжелатели – «счастливая идиотка».
Пришла пожилая женщина-врач, задала вопросы, осмотрела Таню и прислала медсестру проверить группу крови. Медсестра проворчала себе под нос: «Опять первая, а у нас ее, как всегда нет». С этого момента Таня беспокоилась только о том, не понадобилось бы переливание крови ребенку – у нее был отрицательный резус-фактор.
Подготовленная классической литературой и рассказами старших женщин к долгому процессу и страшной болт, Таня решила, что будет терпеть до последней возможности. И терпела всю ночь, пока ее соседка по палате, рожавшая третьего ребенка, матом не позвала акушерку. Та, вытирая рукой рот и не попадая в рукава халата, закричала «Подожди, подожди, я руки помою!» На что Таня не удержалась: «Что это Вам, кран водопроводный – закрыла и жди?!» «Ишь ты, еще насмехается!» - удивилась акушерка, подкатывая каталку.
Таню перевезли в пустой родильный зал, казавшийся еще больше и холоднее из-за темноты за незавешенными окнами. Акушерка суетилась в ногах, а две девчушки-практикантки стояли у таниного изголовья с испуганными лицами. Одна что-то беззвучно шептала побелевшими губами и гладила Таню по руке. Таня сосредоточенно, как на контрольной, старалась вслушиваться в команды акушерки и точно их выполнять.
Все закончилось раньше, чем Таня ожидала. Ей показали розовый комочек с бессильно болтавшимися ножками: «Видишь, кто у тебя?» - «Мальчик. А мне мказали, девочка будет.»
- «Ну, за девочкой в другой раз приходи.» – Хохотнула акушерка – «А вообще – молодец: не орала, не истерила, не мешала работать. Учитесь, девки. » Это уже практиканткам.
- «Ну да, я только и заботилась, чтобы тебе не мешать» - подумала Таня.
Приподнявшись на локтях, Таня пыталась рассмотреть и запомнить сына, над которым кудахтали практикантки: «Ой, какой смешной – только родился и сразу заснул. Эй, парень, не спи – ты же еще ничего на этом свете не видел!»
Малыша вымыли, завернули, на ручку и ножку привязыли бирочки из клеенки с именем матери, датой рождения и каким-то четырехзначным номером, что опять непрятно царапнуло Таню, и куда-то унесли.
Таня лежала одна в пустом зале на холодной кушетке, укрытая одной короткой простыней, и волновалась. Давним кошмаром, преследующим ее во снах, был страх, что ребенка перепутали или подменили, а потом она находит его через много лет то в детском доме, то в семье алкоголиков, а она уже полюбила чужого малыша, которого растила все эти годы...Она просыпалась в слезах почти каждую ночь, и муж серьезно утешал ее, что тогда они возьмут обоих и будут их растить.
Таня чувствовала себя космически одинокой, заброшенной и забытой, и даже начала дрожать то ли от озноба, то ли от окружавшей ее пустоты. Но звать ей никого не хотелось, на ее зов могли придти только чужие равнодушные люди. Она старалась собраться с мыслями и начать привыкать к своему новому состоянию матери.
В зал заглянула одна из практиканток: «Ой, ты еще здесь? Там палату убирают!» Она сбегала за одеялом, укрыла Таню и вывезда в коридор, где было теплее, Мимо деловито сновали люди, не обращая на Таню никакого внимания, и она почувствовала себя еще более одинокой. Наконец, ее отвезли в 12-местную палату. Таня была ее первой жительницей, и нянечка посоветовала ей занять кровать подальше от окна. К вечеру палата заполнилась женщинами, среди которых Таня оказалась самой молодой и подвижной. Женщины знакомились, рассказывали о семьях и делились впечатлениями о родах. Таня старалась и никак не могла сосредоточиться на своих новых мыслях и ощущениях.
К вечеру же выяснилось, что в роддоме сломался автоклав, и возникла напряженка с бельем. Из дому же, кроме некоторых продуктов, передавать ничего не разрешалось. Ситуация стала критической. В коридоре Таня обнаружила огромный старорежимный шкаф, из которого нянечки доставали чистое белье. Этот монстр диссонансом звучал в современном интерьере стиля «стекло-бетон», но его размеры внушали надежды на богатое содержимое. Шкав был заперт на висячий замок, но в верхней его части, наверно, взамен разбитых стекол, были вставлены фанерки, закрепленные мелкими гвоздиками. Ночью Таня как единственная ходячая в палате пошла на добычу. «На шухере» в дверях палаты поставили «условно ходячую» соседку. Ходить она не могла, но могла стоять, придерживаясь за косяк, и крикнуть, если кто-то из персонала появится в коридоре.
Таня отогнула гвоздики, вынула фанерку и просунула в шкаф руки и голову. До простыней не дотянуться. Пришлось залезть поглубже и повиснуть, не доставая ногами до пола. В темноте шкафа Таня хватала, что попадало под руки и запихивала за пазуху безразмерного халата. Вдруг она почувствовала, что кто-то крепко взял ее за талию и тянет из шкафа. Растопырив локти, Таня пыталась удержаться, но была выдернута из шкафа, как морковка из грядки, и поставлена на ноги. Обернувшись, Таня увидела высокого седого мужчину в очках и халате, который разглядывал ее, наклонив набок голову. В своем растерзанном больничном харате с охапкой простыней, торчащих из-за пазухи, Таня почувствовала себя мошкой под микроскопом.
- И что же Вы здесь делаете? – спросил врач.
- А Вы сами не видите, ворую!
- Но зачем?
- Потому что холодно и противно лежать на мокрой клеенке.
- Из какой палаты? – резко бросил врач и быстро пошел к открытой двери палаты, из которой выглядывала не оправдавшая доверия соседка.
Откинув одеяла с двух ближайших кроватей, врач молча посмотрел, повернулся и вышел.
Поделив простыни, женщины долго обсуждали происшествие и спорили по поводу наказания. Сошлись на том, что скорее всего Таню завтра же выпишут из роддома и напишут «телегу» на работу о ее недостойном поведении. «Мне же лучше!» - легкомысленно заявила Таня –«по крайней мере, чистого белья дома будет сколько угодно». Но вечером она долго не могла уснуть.
Назавтра в палату явилась целая делегация из врачей, медсестер и кастелянши. Больше всего их интересовало, кто успел нажаловаться главному врачу. У главного врача комплекса, в который входил и роддом, была привычка поздним вечером обходить свое хозяйство, а за упущения он разносил персонал в стиле, к которому привык, будучи фронтовым хирургом. Еще он славился тем, что никому не устраивал повторного разноса, а просто увольнял. Через пару дней он приходил во главе группы врачей и заговорщически подмигнул Тане: «Как дела, партизанка?»
После обхода привезли малышей на первое кормление. Таня, все еще мучимая страхом подмены, внимательно осмотрела малыша и проверила бирку, вытащив его ручку из конверта. Все было правильно. Это был ее собственный ребенок. Таня с изумлением рассматривала сына. Его кожа уже утратила красноватый оттенок, была нежно-розовой и полупрозрачной, под ней просвечивали тоненькие синие жилки. Голубоватые припухшие веки были опущены, и неожиданно длинные ресницы веером лежали на щечках.Длинные светлые волосы слегка завивались на кончиках. Крошечный нос посапывал, пока малыш, не просыпаясь, старательно сосал. В такт движениям кукольного рта маленькая ручка сжимала танин палец так, что белели ноготки.
Весеннее солнце заливало палату. И Таню вдруг охватил безудержный восторг, всепоглощающее счастье: «Мой сын, мой собственный, самый родной, близкий человек! Теперь навсегда, на всю жизнь мне есть, кого любить!». Слезы невольно брызнули у Тани из глаз. И как бы почувствовав ее призыв, малыш медленно поднял ресницы и посмотрел на мать. Другой мир смотрел на Таню неправдоподобно синими глазами.
«Мамочки, заканчивайте кормление!» - раздался фальшиво-веселый голос медсестры. Сына забрали и увезли в детскую комнату.
Каждый вечер, когда беготня по коридору прекращалась, Таня часами простаивала под закрытой дверью детской комнаты, стараясь различить голос сына среди хора детских голосов. Пробегавшие дежурные прогоняли ее, но она возвращалась снова и снова.
На четвертый день она не выдержала и выпросилась домой «под расписку».
