![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Из сборника "ТАКАЯ ДОЛГАЯ КОРОТКАЯ ЖИЗНЬ..."
Паспорт
Когда подошло время получать паспорт, Таня отправилась в паспортный стол вместе с двумя подружками-одноклассницами, которым тоже недавно исполнилось шестнадцать лет. Просмотрев их свидетельства о рождении, пожилая паспортистка, вручая девочкам анкету и список необходимых документов, сказала, обратившись к Тане: «А ты, дочка, в анкете напиши лучше «русская» и объяснила, что при разных национальностях родителей нужно выбрать любую – отца или матери. Таню этот совет почему-то обидел, и она решила, что напишет в анкете «еврейка».
Когда она сообщила матери о своем решении, та не стала возражать, но посоветовала Тане обязательно поговорить об этом с отцом. Отец, никогда не повышавший голоса, неожиданно разволновался.
– Ну, какая из тебя еврейка? Ты живешь в России, в русской культуре, ни языка еврейского, ни традиций не знаешь! Обязательно хочешь быть белой вороной?
Таня попыталась возразить, что традиции можно узнать, язык выучить...
- И какая из меня русская с моей внешностью, с моим отчеством и фамилией? Это уж будет, как в анекдоте про русского Рабиновича.
- Внешность у тебя вполне нейтральная, фамилию можешь взять матери или поменять, когда выйдешь замуж. И вообще, по еврейским законам, ты не еврейка.
Таня еще долго пыталась спорить с отцом, но ей не хватало аргументов, да и авторитет отца был для нее непререкаем.
С раннего детства Таня чувствовала, что она чем-то отличается от других детей. Не только соседи по большой коммунальной квартире относились к ней иначе, чем к другим «коммунальным» детям, но и собственные родственники с обеих сторон… Но в детстве все воспринимается как должное. Для Тани было привычным, что одна бабушка носит платочек, завязанный под подбородком, по воскресеньям ходит в церковь и на Пасху печет куличи, а другая завязывает платок вокруг головы, почти не говорит по-русски и на праздники готовит фаршированную рыбу. Родители были атеистами, коммунистами и советскими специалистами, теми, кого иногда уважительно, а чаще презрительно называли «интеллигентами в первом поколении». В раннем детстве до Тани доносились смутные слухи о «деле врачей», увольнении отца, предполагаемой высылке, но по малолетству она их не понимала.
С национальным вопросом Таня впервые всерьез столкнулась, когда семья переехала из центра города в район-новостройку. Новые дома построили на бывших огородах жителей-домовладельцев, дети которых вместе с детьми строителей-«лимитчиков» стали Таниными одноклассниками. Одного этого было достаточно для принесенной из дома вражды к новичкам. Сказывалась и разница в образовании и обеспеченности родителей, что не было так заметно в старом центре города. В 10 лет Таня впервые услышала о себе «жидовка» и узнала о евреях то, о чем никогда не говорили дома: что евреи распяли Христа, воевали в Ташкенте, все они воры и жулики, которых не добил ни Гитлер, ни Сталин... Многого Таня не поняла, а спросить у родных постеснялась. Но для себя она сделала вывод, что изначально чем-то хуже всех остальных, а значит, не стоит стараться хорошо учиться и правильно вести себя в школе.
Одними ругательствами дело в школе не ограничилось. Компании одноклассников ежедневно подкарауливали новичков после занятий, окружали кольцом, орали в уши оскорбления, толкались, рвали одежду. Заводилами были старшие ребята, но больше всех старались девочки-одноклассницы. И однажды Таня не выдержала. Утром по дороге в школу она набила карманы пальто камнями с ближайшей стройки, и когда ее окружили, начала бросать камни в нападавших, стараясь попасть в голову. От неожиданности обидчики растерялись. Не помня себя, Таня бросилась на ближайшую девочку, сбила ее с ног и била до тех пор, пока у той не пошла носом кровь. Опомнившись, Таня оставила ее лежать, а сама медленно пошла к дому. За ней никто не погнался. Вскоре в квартиру ворвалась мать избитой девочки, кричала, грозила директором школы и милицией. Таня молчала, и ей крепко досталось от бабушки. Вечером родители с трудом вытянули у Тани подробности происшествия. Мать разбушевалась и даже накричала на бабушку, а наутро пошла в школу «выяснять».
Драки продолжались еще некоторое время, а потом прекратились навсегда. После того, как Таня по дороге из школы столкнула одноклассника с мостика в протекавшую неподалеку речку, за ней закрепилась слава «сумасшедшей», и связываться с ней перестали. Со временем у Тани даже появились подруги.
Когда позже мать расспрашивала Таню, как же она не боялась драться одна против целой компании, в которой еще были и старшие ребята, Таня попыталась объяснить, что у нее в такой момент как будто голова выключается, и она ничего не боится и даже боли не чувствует. Мать только покачала головой. Много позже Таня узнала, что такое состояние называется аффектом.
Следующим испытанием стала для Тани поездка в пионерский лагерь. Своего лагеря в родительских организациях не было, и Тане досталась путевка в лагерь прядильно-ткацкой фабрики. Здесь школьная история повторилась с некоторыми вариациями. В отряде оказалось несколько «чужаков», и все как на подбор, с нерусскими фамилиями. С ними не хотели играть, сидеть за одним столом и спать в одной палате. Когда не видели вожатые, им изобретали всякие пакости, не давали ни есть, ни спать. Но больше всего Таню возмутило не поведение обидчиков, это ей было уже знакомо, а то, что ее товарищи по несчастью принимали это положение как должное, не жаловались и не сопротивлялись. Одна она ничего сделать не могла. После того, как Таню пару раз побили, она просто сбежала из лагеря с твердым решением никогда туда больше не возвращаться. Никакие уговоры родителей после их поездки в лагерь, что там все изменилось, Таниного решения не поколебали. Это была ее первая и последняя попытка организованного пионерского отдыха.
Все это привело к тому, что у Тани появилось желание самой узнать, кто же такие евреи, понять, почему, несмотря на все декларации о равенстве и братстве, к ним существует такая стойкая неприязнь. Эту неприязнь Таня постоянно ощущала. Соседка при ссоре на кухне орала русской бабушке: «Убирайтесь в свой Израиль!» Незнакомый пожилой человек на автобусной остановке, внимательно глядя на Таню, произнес: «А девочка-то с прожидью…» И даже новая учительница, делая перекличку, внимательно на нее посмотрела и, как она подозревала, нарочно переврала Танину фамилию. Таня и сама научилась отмечать у людей еврейские черты, хотя и не смогла бы объяснить, какие именно. Иногда прохожий, встретившись с ее внимательным взглядом, улыбался, как ей казалось, заговорщицкой улыбкой. Таня начала чувствовать что-то вроде принадлежности к тайному обществу.
Еврейская бабушка умерла, когда Таня была еще маленькой, родители ее интереса к еврейству не поддерживали, на вопросы отвечали уклончиво. Но отец подарил ей книгу Бруштейн «Дорога уходит вдаль» - о жизни еврейской девочки до революции. Молчание привело лишь к тому, что в то время, как другие девочки во всех книгах интересовались любовной линией, Таня выискивала упоминания об евреях. Она возненавидела Гоголя, но полюбила Вальтера Скотта за сочувственное отношение к евреям. Фейхтвангер надолго стал ее любимым писателем, а любовью к фантастике, сохранившейся на всю жизнь, Таня в немалой степени обязана братьям Стругацким. После того, как Таня прочла «Дневник Анны Франк» и материалы Нюрнбергского процесса, выпрошенные у знакомого юриста, она утвердилась в убеждении, что где бы ни прозвучало слово «жид», оно относится и к ней.
Местом, где по Таниному мнению, можно было приобщиться к еврейству, была единственная действующая в городе синагога. По праздникам вокруг синагоги стоял кордон милиции, пропускавший только старичков, идущих молиться. Молодежь, толпившаяся по другую сторону кордона, плясала и пела «Ам Исраэль хай!», и разбегалась по окрестным переулкам, когда стражи порядка поворачивались к ним лицом. В будние дни дежурившие у двери старички предлагали Тане прийти с бабушкой или дедушкой, а лучше совсем не приходить, а идти в школу или погулять. Когда отец узнал об этих походах, он всерьез рассердился, но потом принес Тане книгу Дубнова «История евреев» дореволюционного издания с наказом прочесть, подумать, но ни с кем ее не обсуждать.
Таня отлично закончила школу и пошла подавать документы в Университет. Собеседование проводил молодой аспирант, явно симпатизировавший Тане. Задав ей несколько дежурных вопросов, он начал убеждать ее отнести документы в другой ВУЗ, где меньше конкурс, абитуриентов-«целевиков» с направлениями от предприятий и из разных республик и дружественных стран, где не такие строгие экзаменаторы…Таня упрямо стояла на своем. Наконец, не глядя на Таню, он произнес: «Девушка, я могу принять Ваши документы, но мне жаль Ваших сил и времени, вы к нам не поступите. Поговорите с родителями, передайте им мои слова…» Таня схватила конверт с документами и со злыми слезами выбежала из здания.
Вечером отец убеждал Таню:
- «На черта тебе сдался этот университет? Кем ты после него будешь? Учительницей в школе? Сама знаешь, что это не по твоему характеру. Иди в институт, математику знаешь, чертить умеешь, будешь нормальным инженером, работу найти легко, выбор большой…»
Как обычно, отец победил. Таня легко поступила в институт, Учиться было интересно, группа подобралась дружная и веселая, Таня ездила на практику и отдыхать в студенческий лагерь. Среди однокурсников и преподавателей были «дети разных народов», и национальный вопрос был почти забыт. Время от времени Таня со смехом вспоминала свое неудачное поступление в университет, но, встречаясь с его выпускниками, ревниво присматривалась к ним и прикидывала, кем бы она была с университетским дипломом.
Незадолго до окончания института Таня вышла замуж, и проклятый вопрос опять встал на повестку дня: новые родственники признавали достоинства невестки, но не могли смириться с ее серьезным недостатком. Mуж стремился попасть на работу за границу, чему могла помешать Танина анкета. А тут еще в институте подошло время распределения. Мест для работы по Таниной специальности в городе было немного, а те, что были, находились в «почтовых ящиках», куда оформлялся допуск со многими проверками. Насмотревшись на мучения в поисках работы своих однокурсников с «пятым пунктом», Таня была рада любому предложению работы. При оформлении Таню попросили принести какие-нибудь документы отца. В этот год у отца как раз был юбилей, и отраслевой журнал опубликовал о нем статью с фотографией и перечислением заслуг и наград. «Взяли бы ее на работу, если бы ее отец был портным или часовщиком?», - подумала Таня, но вслух об этом не спросила. На работу ее приняли.
Работала Таня добросовестно, но строить карьеру не стремилась: она твердо знала высоту своего «потолка» женщина, беспартийная, с недостатком в анкете. Это было время «самиздата». Знакомые искали, читали и передавали друг другу книги, изданные за рубежом или перепечатанные на машинке. Все знали, чем это грозит, и все-таки доверяли друг другу. В какой-то момент Таня вдруг задумалась об этом и с удивлением отметила, что круг ее друзей в большинстве состоит из людей с теми же «недостатками», что и у нее. С присущей ей добросовестностью, она решила заняться анализом. Если пол и партийность/беспартийность сомнений не вызывали, то происхождение часто было под сомнением. Обсуждение таких вопросов в их среде было не принято, из-за чего иногда случались казусы. Так, Таню, большую любительницу рассказывать анекдоты, в том числе и на национальные темы, чуть не обвинили в антисемитизме. Однажды Таня решилась и за обедом со смехом предложила признаться, у кого какой коктейль в крови.
«Как, и ты тоже?» - с изумлением воскликнула ее многолетняя приятельница. «Тоже» оказались практически все, хотя и не все были евреями.
«А что вы хотели после татаро-монгольского нашествия и еврейского рассеяния?» - глубокомысленно заметил старший участник компании. Тема перестала быть запретной, и превратилась в повод для бесконечных шуток. Но ограничения никуда не исчезли. Не то, чтобы Тане очень хотелось быть руководителем или поехать в заграничную командировку, куда кстати, для нее было персональное приглашение, но обидно было сознавать, что отказали по причине, никак от нее не зависящей.
В семейных отношениях редко все бывает гладко, но почти всегда есть место для компромисса. Выпады мужа и его родных по поводу национальности не были единственной причиной развода, но послужили последней каплей для принятого Таней решения.
Вал эмиграции, поднявшийся в девяностых годах, подхватил многих Таниных друзей и самое Таню, понес и выплеснул на горячий незнакомый берег. Если Таня и сожалела временами об оставленных родных и друзьях, скучала о скрипе новогоднего снега и золоте осенних листьев, то с паспортом, на второй странице которого было написано «национальность – русская», Таня рассталась без сожалений.
hit counter
Когда подошло время получать паспорт, Таня отправилась в паспортный стол вместе с двумя подружками-одноклассницами, которым тоже недавно исполнилось шестнадцать лет. Просмотрев их свидетельства о рождении, пожилая паспортистка, вручая девочкам анкету и список необходимых документов, сказала, обратившись к Тане: «А ты, дочка, в анкете напиши лучше «русская» и объяснила, что при разных национальностях родителей нужно выбрать любую – отца или матери. Таню этот совет почему-то обидел, и она решила, что напишет в анкете «еврейка».
Когда она сообщила матери о своем решении, та не стала возражать, но посоветовала Тане обязательно поговорить об этом с отцом. Отец, никогда не повышавший голоса, неожиданно разволновался.
– Ну, какая из тебя еврейка? Ты живешь в России, в русской культуре, ни языка еврейского, ни традиций не знаешь! Обязательно хочешь быть белой вороной?
Таня попыталась возразить, что традиции можно узнать, язык выучить...
- И какая из меня русская с моей внешностью, с моим отчеством и фамилией? Это уж будет, как в анекдоте про русского Рабиновича.
- Внешность у тебя вполне нейтральная, фамилию можешь взять матери или поменять, когда выйдешь замуж. И вообще, по еврейским законам, ты не еврейка.
Таня еще долго пыталась спорить с отцом, но ей не хватало аргументов, да и авторитет отца был для нее непререкаем.
С раннего детства Таня чувствовала, что она чем-то отличается от других детей. Не только соседи по большой коммунальной квартире относились к ней иначе, чем к другим «коммунальным» детям, но и собственные родственники с обеих сторон… Но в детстве все воспринимается как должное. Для Тани было привычным, что одна бабушка носит платочек, завязанный под подбородком, по воскресеньям ходит в церковь и на Пасху печет куличи, а другая завязывает платок вокруг головы, почти не говорит по-русски и на праздники готовит фаршированную рыбу. Родители были атеистами, коммунистами и советскими специалистами, теми, кого иногда уважительно, а чаще презрительно называли «интеллигентами в первом поколении». В раннем детстве до Тани доносились смутные слухи о «деле врачей», увольнении отца, предполагаемой высылке, но по малолетству она их не понимала.
С национальным вопросом Таня впервые всерьез столкнулась, когда семья переехала из центра города в район-новостройку. Новые дома построили на бывших огородах жителей-домовладельцев, дети которых вместе с детьми строителей-«лимитчиков» стали Таниными одноклассниками. Одного этого было достаточно для принесенной из дома вражды к новичкам. Сказывалась и разница в образовании и обеспеченности родителей, что не было так заметно в старом центре города. В 10 лет Таня впервые услышала о себе «жидовка» и узнала о евреях то, о чем никогда не говорили дома: что евреи распяли Христа, воевали в Ташкенте, все они воры и жулики, которых не добил ни Гитлер, ни Сталин... Многого Таня не поняла, а спросить у родных постеснялась. Но для себя она сделала вывод, что изначально чем-то хуже всех остальных, а значит, не стоит стараться хорошо учиться и правильно вести себя в школе.
Одними ругательствами дело в школе не ограничилось. Компании одноклассников ежедневно подкарауливали новичков после занятий, окружали кольцом, орали в уши оскорбления, толкались, рвали одежду. Заводилами были старшие ребята, но больше всех старались девочки-одноклассницы. И однажды Таня не выдержала. Утром по дороге в школу она набила карманы пальто камнями с ближайшей стройки, и когда ее окружили, начала бросать камни в нападавших, стараясь попасть в голову. От неожиданности обидчики растерялись. Не помня себя, Таня бросилась на ближайшую девочку, сбила ее с ног и била до тех пор, пока у той не пошла носом кровь. Опомнившись, Таня оставила ее лежать, а сама медленно пошла к дому. За ней никто не погнался. Вскоре в квартиру ворвалась мать избитой девочки, кричала, грозила директором школы и милицией. Таня молчала, и ей крепко досталось от бабушки. Вечером родители с трудом вытянули у Тани подробности происшествия. Мать разбушевалась и даже накричала на бабушку, а наутро пошла в школу «выяснять».
Драки продолжались еще некоторое время, а потом прекратились навсегда. После того, как Таня по дороге из школы столкнула одноклассника с мостика в протекавшую неподалеку речку, за ней закрепилась слава «сумасшедшей», и связываться с ней перестали. Со временем у Тани даже появились подруги.
Когда позже мать расспрашивала Таню, как же она не боялась драться одна против целой компании, в которой еще были и старшие ребята, Таня попыталась объяснить, что у нее в такой момент как будто голова выключается, и она ничего не боится и даже боли не чувствует. Мать только покачала головой. Много позже Таня узнала, что такое состояние называется аффектом.
Следующим испытанием стала для Тани поездка в пионерский лагерь. Своего лагеря в родительских организациях не было, и Тане досталась путевка в лагерь прядильно-ткацкой фабрики. Здесь школьная история повторилась с некоторыми вариациями. В отряде оказалось несколько «чужаков», и все как на подбор, с нерусскими фамилиями. С ними не хотели играть, сидеть за одним столом и спать в одной палате. Когда не видели вожатые, им изобретали всякие пакости, не давали ни есть, ни спать. Но больше всего Таню возмутило не поведение обидчиков, это ей было уже знакомо, а то, что ее товарищи по несчастью принимали это положение как должное, не жаловались и не сопротивлялись. Одна она ничего сделать не могла. После того, как Таню пару раз побили, она просто сбежала из лагеря с твердым решением никогда туда больше не возвращаться. Никакие уговоры родителей после их поездки в лагерь, что там все изменилось, Таниного решения не поколебали. Это была ее первая и последняя попытка организованного пионерского отдыха.
Все это привело к тому, что у Тани появилось желание самой узнать, кто же такие евреи, понять, почему, несмотря на все декларации о равенстве и братстве, к ним существует такая стойкая неприязнь. Эту неприязнь Таня постоянно ощущала. Соседка при ссоре на кухне орала русской бабушке: «Убирайтесь в свой Израиль!» Незнакомый пожилой человек на автобусной остановке, внимательно глядя на Таню, произнес: «А девочка-то с прожидью…» И даже новая учительница, делая перекличку, внимательно на нее посмотрела и, как она подозревала, нарочно переврала Танину фамилию. Таня и сама научилась отмечать у людей еврейские черты, хотя и не смогла бы объяснить, какие именно. Иногда прохожий, встретившись с ее внимательным взглядом, улыбался, как ей казалось, заговорщицкой улыбкой. Таня начала чувствовать что-то вроде принадлежности к тайному обществу.
Еврейская бабушка умерла, когда Таня была еще маленькой, родители ее интереса к еврейству не поддерживали, на вопросы отвечали уклончиво. Но отец подарил ей книгу Бруштейн «Дорога уходит вдаль» - о жизни еврейской девочки до революции. Молчание привело лишь к тому, что в то время, как другие девочки во всех книгах интересовались любовной линией, Таня выискивала упоминания об евреях. Она возненавидела Гоголя, но полюбила Вальтера Скотта за сочувственное отношение к евреям. Фейхтвангер надолго стал ее любимым писателем, а любовью к фантастике, сохранившейся на всю жизнь, Таня в немалой степени обязана братьям Стругацким. После того, как Таня прочла «Дневник Анны Франк» и материалы Нюрнбергского процесса, выпрошенные у знакомого юриста, она утвердилась в убеждении, что где бы ни прозвучало слово «жид», оно относится и к ней.
Местом, где по Таниному мнению, можно было приобщиться к еврейству, была единственная действующая в городе синагога. По праздникам вокруг синагоги стоял кордон милиции, пропускавший только старичков, идущих молиться. Молодежь, толпившаяся по другую сторону кордона, плясала и пела «Ам Исраэль хай!», и разбегалась по окрестным переулкам, когда стражи порядка поворачивались к ним лицом. В будние дни дежурившие у двери старички предлагали Тане прийти с бабушкой или дедушкой, а лучше совсем не приходить, а идти в школу или погулять. Когда отец узнал об этих походах, он всерьез рассердился, но потом принес Тане книгу Дубнова «История евреев» дореволюционного издания с наказом прочесть, подумать, но ни с кем ее не обсуждать.
Таня отлично закончила школу и пошла подавать документы в Университет. Собеседование проводил молодой аспирант, явно симпатизировавший Тане. Задав ей несколько дежурных вопросов, он начал убеждать ее отнести документы в другой ВУЗ, где меньше конкурс, абитуриентов-«целевиков» с направлениями от предприятий и из разных республик и дружественных стран, где не такие строгие экзаменаторы…Таня упрямо стояла на своем. Наконец, не глядя на Таню, он произнес: «Девушка, я могу принять Ваши документы, но мне жаль Ваших сил и времени, вы к нам не поступите. Поговорите с родителями, передайте им мои слова…» Таня схватила конверт с документами и со злыми слезами выбежала из здания.
Вечером отец убеждал Таню:
- «На черта тебе сдался этот университет? Кем ты после него будешь? Учительницей в школе? Сама знаешь, что это не по твоему характеру. Иди в институт, математику знаешь, чертить умеешь, будешь нормальным инженером, работу найти легко, выбор большой…»
Как обычно, отец победил. Таня легко поступила в институт, Учиться было интересно, группа подобралась дружная и веселая, Таня ездила на практику и отдыхать в студенческий лагерь. Среди однокурсников и преподавателей были «дети разных народов», и национальный вопрос был почти забыт. Время от времени Таня со смехом вспоминала свое неудачное поступление в университет, но, встречаясь с его выпускниками, ревниво присматривалась к ним и прикидывала, кем бы она была с университетским дипломом.
Незадолго до окончания института Таня вышла замуж, и проклятый вопрос опять встал на повестку дня: новые родственники признавали достоинства невестки, но не могли смириться с ее серьезным недостатком. Mуж стремился попасть на работу за границу, чему могла помешать Танина анкета. А тут еще в институте подошло время распределения. Мест для работы по Таниной специальности в городе было немного, а те, что были, находились в «почтовых ящиках», куда оформлялся допуск со многими проверками. Насмотревшись на мучения в поисках работы своих однокурсников с «пятым пунктом», Таня была рада любому предложению работы. При оформлении Таню попросили принести какие-нибудь документы отца. В этот год у отца как раз был юбилей, и отраслевой журнал опубликовал о нем статью с фотографией и перечислением заслуг и наград. «Взяли бы ее на работу, если бы ее отец был портным или часовщиком?», - подумала Таня, но вслух об этом не спросила. На работу ее приняли.
Работала Таня добросовестно, но строить карьеру не стремилась: она твердо знала высоту своего «потолка» женщина, беспартийная, с недостатком в анкете. Это было время «самиздата». Знакомые искали, читали и передавали друг другу книги, изданные за рубежом или перепечатанные на машинке. Все знали, чем это грозит, и все-таки доверяли друг другу. В какой-то момент Таня вдруг задумалась об этом и с удивлением отметила, что круг ее друзей в большинстве состоит из людей с теми же «недостатками», что и у нее. С присущей ей добросовестностью, она решила заняться анализом. Если пол и партийность/беспартийность сомнений не вызывали, то происхождение часто было под сомнением. Обсуждение таких вопросов в их среде было не принято, из-за чего иногда случались казусы. Так, Таню, большую любительницу рассказывать анекдоты, в том числе и на национальные темы, чуть не обвинили в антисемитизме. Однажды Таня решилась и за обедом со смехом предложила признаться, у кого какой коктейль в крови.
«Как, и ты тоже?» - с изумлением воскликнула ее многолетняя приятельница. «Тоже» оказались практически все, хотя и не все были евреями.
«А что вы хотели после татаро-монгольского нашествия и еврейского рассеяния?» - глубокомысленно заметил старший участник компании. Тема перестала быть запретной, и превратилась в повод для бесконечных шуток. Но ограничения никуда не исчезли. Не то, чтобы Тане очень хотелось быть руководителем или поехать в заграничную командировку, куда кстати, для нее было персональное приглашение, но обидно было сознавать, что отказали по причине, никак от нее не зависящей.
В семейных отношениях редко все бывает гладко, но почти всегда есть место для компромисса. Выпады мужа и его родных по поводу национальности не были единственной причиной развода, но послужили последней каплей для принятого Таней решения.
Вал эмиграции, поднявшийся в девяностых годах, подхватил многих Таниных друзей и самое Таню, понес и выплеснул на горячий незнакомый берег. Если Таня и сожалела временами об оставленных родных и друзьях, скучала о скрипе новогоднего снега и золоте осенних листьев, то с паспортом, на второй странице которого было написано «национальность – русская», Таня рассталась без сожалений.
hit counter
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
Он приплыл со мной с того берега,
заблудившись в лодке моей.
Не берут его в муравейники:
с того берега Муравей.
С того берега он, наверное,
как католикам - старовер,
где иголки таскать повелено
остриями не вниз, а вверх.
Я б отвёз тебя- чёрта беглого,
да в толпе не понять кто чей.
Я и сам не имею пеленга,
с того берега Муравей.
С того берега, где со спеленкой
земляниковые бока.
Даже я не имею пеленга,
чтобы сдвинулись берега.
Через месяц на щепке, как Беринг,
доплывёт он к семье своей,
но ответят ему:"С того берега,
с того берега Муравей.
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
Возможно, я так относилась в силу возраста, привычки, и того, что у меня сын, а не дочь, и мои внуки даже для Израиля - евреи.
no subject
no subject
Но вот на что я обратила внимание: когда Таня осознала свое еврейство (пусть и полу-), она решила, что незачем стараться, все равно она хуже других. У меня же была совсем обратная реакция на осознание своей "неполноценности".
"Ах, так! Вы считаете меня вторым сортом? Так вот я буду такой, что вам меня не догнать!"
no subject
no subject
no subject
no subject
Ждем продолжение.
no subject
no subject
Давным-давно всюду, и в переизданиях, и в сети, она называется "... ... В ДАЛЬ". А я убеждена, что это неправильно, моя детская память не подводит! Да и смысл названия слегка другой получается.
no subject
no subject
При этом в классе был мальчик, которого _дразнили_ евреем - но не потому, что он им был (а он был), а потому, что он легко впадал в истерику и начинал истерично, неумело и "смешно" (на взгляд других мальчишек) пытаться драться в ответ на эту дразнилку. Если бы он был рыжим или там лопоухим - дразнили бы рыжим или лопоухим. Второго мальчика-еврея никто и не думал дразнить вплоть до седьмого класса, когда учителям стало известно, что он через несколько месяцев эмигрирует. Вот ту-ут понеслось дерьмо по трубам, и направление этого дерьма было четко сверху вниз. Т.е. школьная администрация каким-то образом это спровоцировала, зуб даю. Не могу точно сказать, как именно, мала была.
no subject
no subject
Точно также нет и главы "вероисповедание" - хотя эти редиски в паспортном столе почти всех поголовно записывают в христиане. Причём - даже если и поскандалить с ними - выбор пунктов там невелик - христианин или атеист и точка.
З.Ы. Все мои знакомые - даже если и вдруг оказывались с "этим самым недостатком" - обычные нормальные люди.
no subject
А что касается обычности и нормальности, все мои друзья и родные (и Таня в том числе), с "этим недостатком" или без него, с моей точки зрения, тоже обычные люди. Вот только каждый со своими особенностями.
no subject
Только, к сожалению, мало кто это понимает.
В общем - все люди плохие, одни лягушки хорошие. :)
no subject
no subject
no subject
no subject
(А у нас "Дорога уходит вдаль" не потерялась. Можем прислать почитать.))
no subject
no subject
И у меня "Дорога уходит в даль" не потерялась, одна из моих любимых книжек:)
no subject