![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
(no subject)
СТРАНИЦЫ СЕМЕЙНОЙ ХРОНИКИ
ОТЕЦ
(Продолжение 2.)
В декабре 1944 года в день рождения отца у моих родителей родилась девочка – моя старшая сестра Таня. Отцу было уже за 40 (мама моложе его на 16 лет), это был его первый брак и первый ребенок, он был счастлив. Пришел и День победы, принес новые надежды и ожидания. Родные рассказывали, как 9 мая без призывов и организации демонстрации множество москвичей собралось на Красной площади. Люди пели, танцевали, обнимались, качали фронтовиков, плакали. Был такой душевный подъем, такое светлое чувство родства и такие надежды... Те, кто пережил это, помнили всю жизнь. Родители с Таней тоже были на Красной площади.
Девочка была необыкновенно красива, но какой-то нездешней красотой. Женщины попроще прямо говорили «Не жилец ребенок, красота у нее ангельская, а не человеческая». А врач роддома сказал родителям о ребенке то, чего они сразу не поняли – о коже ребенка, которая не защита, а ворота для инфекции. Девочка часто болела. И когда летом мама поехала с ней навестить своих родных, она заболела диспепсией и не поправилась.
Это был единственный раз в жизни, когда отца видели рыдающим. По-моему, он всю жизнь не мог простить этого маме, хотя она ни в чем не была виновата. Только в том, что точно выполняла предписания врачей больницы, где лежала вместе с дочкой. Тогда диспепсию лечили голодом, а для поддержания жизни давали физиологический раствор. Некоторые женщины по ночам пробирались в детскую палату и, несмотря на запрещение врачей, кормили своих детей. Некоторые дети выжили. Но все дети военных лет рождения были очень слабы. Это и не могло быть иначе, ведь их матери в войну голодали годами.
После войны лабораторию стекловолокна преобразовали в НИИ стекловолокна, и отец стал директором этого института. Он очень много работал – участвовал в проектировании и запуске заводов, вел исследовательскую работу, ездил по стране на стройки новых заводов. В детстве я его почти не видела. Даже в единственный выходной день его часто не было дома – то воскресники, то партсобрания, то авария на опытном производстве.
Родители работали, а со мной оставалась бабушка – мамина мама, которая после моего рождения тоже перебралась в Москву. Так мы все и жили в этих двух комнатах.
В 1948 году было создано Государство Израиль. Сейчас трудно в это поверить, но по рассказам родителей, в то время этому радовались все, а не только евреи. Особенно фронтовики, которые своими глазами видели, что творили фашисты, считали это справедливым. С другой стороны, многие почему-то были уверены, что Израиль будет социалистическим государством и чуть ли не 17-й республикой Советского Союза. Как потом рассказала мама, отец совершенно серьезно собирался переехать в Израиль и вступить там в Коммунистическую партию. Конечно, тогда это было невозможно. Выехать могли только те, кто до войны жил вне территории СССР.
А потом наступило страшное время. При мне родные молчали, однако общее напряжение чувствовалось в воздухе. Соседи передавали слухи об эшелонах, стоящих на запасных путях московских вокзалов, на которых евреев будут вывозить в Биробиджан. Говорили о списках, которые составлены в домоуправлениях, о том, кому передадут освобождающиеся квартиры. Отца сняли с должности директора и перевели работать рядовым инженером. Маму отстранили от работ по «закрытой» тематике и вычеркнули из кандидатов в члены партии. Все ждали более серьезных репрессий.
Однажды вечером отец пришел с работы, и после ужина объявил маме, что они должны развестись. Мама выронила тарелку, которую вытирала. Ей показалось, что отец сошел с ума. Целый месяц отец настаивал на разводе, причем обязательно, чтобы на развод подала мама. Она плакала и не соглашалась, хотя весь месяц он говорил ей всякие обидные вещи (некрасивая, неумная, деревенская и прочее). И все это после более чем 10 лет дружной совместной жизни. Они развелись. Соседи и сотрудники, которые знали обоих, презирали маму и всячески демонстрировали свое осуждение. Она ходила на работу как на каторгу. При этом родители продолжали жить в одной квартире, работать в смежных организациях и вести себя по-дружески.
После смерти Сталина отца восстановили на работе, но не в должности директора, а заместителем по научной работе. Маму приняли в партию и в аспирантуру и вернули в «закрытую» тематику. Отец пришел и предложил ей снова пожениться и родить сына. Мама плакала еще дольше и отказалась, так сильна была обида.
Сколько я ни спрашивала отца, почему они развелись, ответ был один «Ты не поймешь». А мама была на него в обиде всю свою жизнь.
Дальше – мои домыслы. Ни у одного из них не было причины для развода. Это случилось во времена «дела врачей», когда ходили слухи о выселении евреев. Думаю, что таким образом отец хотел спасти от депортации маму и меня – мама у меня русская, выходя замуж, она даже фамилию не меняла (ни разу). Но назвать маме эту причину отец не мог, она ни за что бы не согласилась. Поэтому он и нашел такой путь расстаться. Но почему он не объяснил этого потом? Или объяснял, но мама не поверила? Это так и осталось для меня загадкой.
Через несколько лет мама вышла замуж, и у нее родился сын. Отец потом тоже женился на женщине с ребенком. Но для меня он до самой своей смерти был не просто отцом, а выполнял роль «аидише маме». Он таскал меня по профессорам (в детстве я была довольно дохлым детенышем), свой отпуск проводил не с женой, а со мной, и даже на банкеты по случаю всяких защит и награждений ходил со мной.
Единственным интересом и увлечением в жизни отца была его работа. И немного фотография, и то по-моему, потому, что он любил фотографировать своего единственного ребенка. Никаких других фотографий я никогда у него не видела. Он хорошо пел, но в компании петь стеснялся. Зато я знала все его любимые песни –«Темная ночь», «Мой костер в тумане светит...», песни на идиш. Отец не любил ни оперы, ни балета, но каждое воскресенье, когда не был в командировке, «выгуливал» меня если не в музей, то в театр или в парк, а иногда и в ресторан, что очень сердило маму.
Насчет дорогих ресторанов, поездок и гостиниц у отца была своя теория воспитания. Он считал, что если девушка была в ресторанах и поездках, то никто не сможет заморочить ей голову такой «дешевкой». В чем-то он оказался прав. Впоследствии попытки «подкупить» меня подобными приглашениями вызывали только смех.
У отца была дикая, по советским понятиям, система воспитания. Он относился ко мне, как англичане относятся к своей стране – «Моя страна, права она или нет». Я была драчлива и хулиганиста. Но только так и можно было выжить в Измайлово, куда мы переехали с Покровского бульвара. Не проходило месяца, чтобы родителей не вызывали в школу по поводу очередной моей выходки. Мама ходить отказывалась, а отец ходил – сразу к директору, и как-то улаживал эти скандалы.
Отец хорошо зарабатывал и часто получал премии, но по-моему, большую часть денег тратил на меня, хотя я никогда ничего у него не просила – это не было принято («Все, что надо, родители сами знают и купят»).
Единственный раз в жизни я видела своего папу пьяным. То есть это с моей точки зрения он был пьяным – он шумел, хохотал, пел и даже пытался танцевать. Это было в мой 12-й день рождения на даче в компании родственников, приехали даже родные отца из Смоленска. Тогда никто не называл это бат мицвой, но я поняла, что это не обычный день рождения.
Отец прожил долгую жизнь. Он продолжал работать до 80 лет – писал статьи, консультировал. И пытался мне помогать. Хотя к тому времени я уже и образование получила, и хорошо зарабатывала, и сын мой вырос.
Когда папы не стало, я по-настоящему почувствовала себя сиротой.
И все равно в трудных жизненных ситуациях я продолжаю к нему обращаться, с ним советоваться и даже иногда на него обижаться. Когда что-то не складывалось у нас в Израиле, я говорила ему «Ну вот, мы приехали в твою страну, твоя дочь и твой внук, и нам некому помочь здесь, кроме тебя.» И папа помогает мне, как он всегда делал это при жизни.
Мой внук носит его имя.
ОТЕЦ
(Продолжение 2.)
В декабре 1944 года в день рождения отца у моих родителей родилась девочка – моя старшая сестра Таня. Отцу было уже за 40 (мама моложе его на 16 лет), это был его первый брак и первый ребенок, он был счастлив. Пришел и День победы, принес новые надежды и ожидания. Родные рассказывали, как 9 мая без призывов и организации демонстрации множество москвичей собралось на Красной площади. Люди пели, танцевали, обнимались, качали фронтовиков, плакали. Был такой душевный подъем, такое светлое чувство родства и такие надежды... Те, кто пережил это, помнили всю жизнь. Родители с Таней тоже были на Красной площади.
Девочка была необыкновенно красива, но какой-то нездешней красотой. Женщины попроще прямо говорили «Не жилец ребенок, красота у нее ангельская, а не человеческая». А врач роддома сказал родителям о ребенке то, чего они сразу не поняли – о коже ребенка, которая не защита, а ворота для инфекции. Девочка часто болела. И когда летом мама поехала с ней навестить своих родных, она заболела диспепсией и не поправилась.
Это был единственный раз в жизни, когда отца видели рыдающим. По-моему, он всю жизнь не мог простить этого маме, хотя она ни в чем не была виновата. Только в том, что точно выполняла предписания врачей больницы, где лежала вместе с дочкой. Тогда диспепсию лечили голодом, а для поддержания жизни давали физиологический раствор. Некоторые женщины по ночам пробирались в детскую палату и, несмотря на запрещение врачей, кормили своих детей. Некоторые дети выжили. Но все дети военных лет рождения были очень слабы. Это и не могло быть иначе, ведь их матери в войну голодали годами.
После войны лабораторию стекловолокна преобразовали в НИИ стекловолокна, и отец стал директором этого института. Он очень много работал – участвовал в проектировании и запуске заводов, вел исследовательскую работу, ездил по стране на стройки новых заводов. В детстве я его почти не видела. Даже в единственный выходной день его часто не было дома – то воскресники, то партсобрания, то авария на опытном производстве.
Родители работали, а со мной оставалась бабушка – мамина мама, которая после моего рождения тоже перебралась в Москву. Так мы все и жили в этих двух комнатах.
В 1948 году было создано Государство Израиль. Сейчас трудно в это поверить, но по рассказам родителей, в то время этому радовались все, а не только евреи. Особенно фронтовики, которые своими глазами видели, что творили фашисты, считали это справедливым. С другой стороны, многие почему-то были уверены, что Израиль будет социалистическим государством и чуть ли не 17-й республикой Советского Союза. Как потом рассказала мама, отец совершенно серьезно собирался переехать в Израиль и вступить там в Коммунистическую партию. Конечно, тогда это было невозможно. Выехать могли только те, кто до войны жил вне территории СССР.
А потом наступило страшное время. При мне родные молчали, однако общее напряжение чувствовалось в воздухе. Соседи передавали слухи об эшелонах, стоящих на запасных путях московских вокзалов, на которых евреев будут вывозить в Биробиджан. Говорили о списках, которые составлены в домоуправлениях, о том, кому передадут освобождающиеся квартиры. Отца сняли с должности директора и перевели работать рядовым инженером. Маму отстранили от работ по «закрытой» тематике и вычеркнули из кандидатов в члены партии. Все ждали более серьезных репрессий.
Однажды вечером отец пришел с работы, и после ужина объявил маме, что они должны развестись. Мама выронила тарелку, которую вытирала. Ей показалось, что отец сошел с ума. Целый месяц отец настаивал на разводе, причем обязательно, чтобы на развод подала мама. Она плакала и не соглашалась, хотя весь месяц он говорил ей всякие обидные вещи (некрасивая, неумная, деревенская и прочее). И все это после более чем 10 лет дружной совместной жизни. Они развелись. Соседи и сотрудники, которые знали обоих, презирали маму и всячески демонстрировали свое осуждение. Она ходила на работу как на каторгу. При этом родители продолжали жить в одной квартире, работать в смежных организациях и вести себя по-дружески.
После смерти Сталина отца восстановили на работе, но не в должности директора, а заместителем по научной работе. Маму приняли в партию и в аспирантуру и вернули в «закрытую» тематику. Отец пришел и предложил ей снова пожениться и родить сына. Мама плакала еще дольше и отказалась, так сильна была обида.
Сколько я ни спрашивала отца, почему они развелись, ответ был один «Ты не поймешь». А мама была на него в обиде всю свою жизнь.
Дальше – мои домыслы. Ни у одного из них не было причины для развода. Это случилось во времена «дела врачей», когда ходили слухи о выселении евреев. Думаю, что таким образом отец хотел спасти от депортации маму и меня – мама у меня русская, выходя замуж, она даже фамилию не меняла (ни разу). Но назвать маме эту причину отец не мог, она ни за что бы не согласилась. Поэтому он и нашел такой путь расстаться. Но почему он не объяснил этого потом? Или объяснял, но мама не поверила? Это так и осталось для меня загадкой.
Через несколько лет мама вышла замуж, и у нее родился сын. Отец потом тоже женился на женщине с ребенком. Но для меня он до самой своей смерти был не просто отцом, а выполнял роль «аидише маме». Он таскал меня по профессорам (в детстве я была довольно дохлым детенышем), свой отпуск проводил не с женой, а со мной, и даже на банкеты по случаю всяких защит и награждений ходил со мной.
Единственным интересом и увлечением в жизни отца была его работа. И немного фотография, и то по-моему, потому, что он любил фотографировать своего единственного ребенка. Никаких других фотографий я никогда у него не видела. Он хорошо пел, но в компании петь стеснялся. Зато я знала все его любимые песни –«Темная ночь», «Мой костер в тумане светит...», песни на идиш. Отец не любил ни оперы, ни балета, но каждое воскресенье, когда не был в командировке, «выгуливал» меня если не в музей, то в театр или в парк, а иногда и в ресторан, что очень сердило маму.
Насчет дорогих ресторанов, поездок и гостиниц у отца была своя теория воспитания. Он считал, что если девушка была в ресторанах и поездках, то никто не сможет заморочить ей голову такой «дешевкой». В чем-то он оказался прав. Впоследствии попытки «подкупить» меня подобными приглашениями вызывали только смех.
У отца была дикая, по советским понятиям, система воспитания. Он относился ко мне, как англичане относятся к своей стране – «Моя страна, права она или нет». Я была драчлива и хулиганиста. Но только так и можно было выжить в Измайлово, куда мы переехали с Покровского бульвара. Не проходило месяца, чтобы родителей не вызывали в школу по поводу очередной моей выходки. Мама ходить отказывалась, а отец ходил – сразу к директору, и как-то улаживал эти скандалы.
Отец хорошо зарабатывал и часто получал премии, но по-моему, большую часть денег тратил на меня, хотя я никогда ничего у него не просила – это не было принято («Все, что надо, родители сами знают и купят»).
Единственный раз в жизни я видела своего папу пьяным. То есть это с моей точки зрения он был пьяным – он шумел, хохотал, пел и даже пытался танцевать. Это было в мой 12-й день рождения на даче в компании родственников, приехали даже родные отца из Смоленска. Тогда никто не называл это бат мицвой, но я поняла, что это не обычный день рождения.
Отец прожил долгую жизнь. Он продолжал работать до 80 лет – писал статьи, консультировал. И пытался мне помогать. Хотя к тому времени я уже и образование получила, и хорошо зарабатывала, и сын мой вырос.
Когда папы не стало, я по-настоящему почувствовала себя сиротой.
И все равно в трудных жизненных ситуациях я продолжаю к нему обращаться, с ним советоваться и даже иногда на него обижаться. Когда что-то не складывалось у нас в Израиле, я говорила ему «Ну вот, мы приехали в твою страну, твоя дочь и твой внук, и нам некому помочь здесь, кроме тебя.» И папа помогает мне, как он всегда делал это при жизни.
Мой внук носит его имя.
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
Спасибо! Было очень интересно читать!
no subject
no subject
У нас тоже были друзья, мамины одноклассники, которые развелись, чтобы сын мог поступить в ВУЗ.
no subject
Окружающие удивлялись тому, что родители не только долгие годы после развода жили в одной квартире (это-то не было удивительно при тогдашнем жилищном кризисе), но на всю жизнь сохранили дружеские отношения. Отец приходил на все праздники, даже на день рождения моего сводного брата, делал подарки.
Странная была жизнь :(
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
А вообще Ваш папа внушает уважение. В сущности - самопожертвование высшей марки - если Ваша версия верна.Думаю,верна...
no subject
no subject
А знаете, потом маме рассказали о народном средстве, которым деревенские женщины потихогьку от врачей сами лечили своих детей в больнице - это отвар дубовой коры. И потом с этим связано несколько историй.
Я уже была студенткой и однажды встретила на улице свою одноклассницу. Я ее едва узнала, так она изменилась. Она рассказала, что ее выписали с полу-годовалым сыном из больницы, чтобы "не портить статистику", так как ребенок обречен, никакие антибиотики не помогали ему от диспепсии. Мама тут же сделала отвар (унас всегда дома была кора, ее в аптеках в коробочках продавали для наружного употребления)и велела мне немедленно бежать к однокласснице. Через несколько дней ей позвонили из больницы и спросили, почему она не приходит за свидетельством о смерти. Она их грубо обругала. Тут же приехала к ней врач, осмотрела ребенка и спросила, чем она его лечит. А потом сказала, что она тоже много слышала об этом средстве, но не могла его рекомендовать. Мальчик поправился. А потом похожая история повторилась с племянником, и тоже со счастливым концом.
no subject
А уж скольким жизнь сломали - у меня нет ни одной знакомой семьи без трагедий :(
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
И ведь да, не переиграешь. Ту девочку, Вашу сестренку, ужасно жалко.
no subject
Родители ее всю жизнь не могли забыть, а отец в свой день рождения всегда был очень грустный - у них день рождения совпадал.